«В экономике идет колоссальное упрощение. Через 2-3 года она выйдет на плохое равновесие»

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ, рассуждает, почему удары по российской экономике еще не кончились и как санкции скажутся на завтрашнем и послезавтрашнем дне:

— Когда одного из лучших российских специалистов по санкциям, члена Российского совета по международным делам Ивана Федотова спросили: «По шкале от 1 до 10, где 10 — Иран, где находится Россия?», он ответил: «В точке 28. Потому что Иран получил свои санкции за 40 лет и у него было время адаптироваться, а Россия получила основной массив санкций за три недели». И это настолько тяжелый удар, что специалисты говорили о санкционном шторме. 

Во-первых, у российской экономики есть несколько точек, обеспечивающих ее прочность и выживаемость, и они очень разные. Во-первых, сырьевое богатство и возможность торговать по разным каналам, хотя технически это не всегда легко и просто: поворот на Восток — это часто многолетнее строительство инфраструктуры. Есть накопленное и отчасти утраченное макроэкономическое благосостояние в виде разного рода резервов и запасов.

Читайте также на DK.RU >>> Как страх сожалений управляет людьми и странами — социолог Михаил Соколов

Но я бы сказал, что есть еще одна вещь: чрезвычайно высокая креативная адаптивность населения. В кризис люди у нас обычно не требования к власти предъявляют, а начинают обустраивать свою жизнь применительно к этим неприятным условиям. Такое культурное свойство, видимо, проросло еще от наших предков, веками живших в зоне рискованного земледелия.

Есть точки прочности, но нельзя сказать, что все осталось как есть. Главный процесс, который идет в российская экономике — колоссальное упрощение.

Это похоже на начало 90-х, трансформационный кризис, когда экономика сбросила с себя всякие сложные отрасли, связанные с космосом, советским ОПК, электроникой. Тогда казалось, что это хорошо и правильно. А потом оказалось, что, может, и не надо было все сбрасывать, потому что тогда мы бы имели БЭСМ — Большую электронную счетную машину, первый в мире суперкомпьютер.

Сейчас происходит то же самое, уже с другими отраслями. Экономика сжимает и сбрасывает сложные отрасли, расположенные в мегаполисах: финансовые системы, консалтинг, в определенной степени ИТ. ИТ держится на программистах, которые привязаны к определенным аппаратным комплексам, хотя не так жестко, как принято считать. Угроза потери занятости бьет сейчас по мегаполисам — тем, кто имел хорошие заработки в больших, нередко транснациональных компаниях, и по логистике, по услугам. Дальше она будет ощущаться уже в промышленных городах. Поэтому, с одной стороны, экономика выдерживает, с другой — опрощается.

Рубль крепок, а тратить некуда

Крепкий рубль очень плох для экспортера: получается, он дорого производит, а за границу продает дешево. Всегда идет борьба вокруг того же ЦБ, какую курсовую политику надо проводить. Команда ЦБ довольно быстро купировала финансовый кризис, правда, заплатить за это пришлось дорого — отдали институт конвертируемости рубля. И теперь это уже не движение рынка, а движение рычагов и каналов, которые находятся под управлением Центробанка.

Что сейчас делает регулятор? Слишком низко опустился доллар, надо бы поднимать. Импорт сжался, а тратить валюту некуда: самые важные направления импорта засорены, если вообще работают.

Коротко говоря, восстановили контроль над валютным рынком и будут управлять движением рубля в ту или иную сторону, при этом, конечно, рынку важна прогнозируемость. Именно поэтому, на мой взгляд, Минэк намекает: давайте выведем на привычный курс 70-75 руб. за доллар к концу 2022 г., чтобы можно было считать и планировать.

«Тот, кто допустил дефолт, — банкрот. А с банкротами особо не принято церемониться»

Виктор Немихин: «Если Россия выберет госкапитализм, публичный рынок капитала исчезнет»

В чем хранить деньги?

Спрогнозировать движение чего-нибудь куда-нибудь сейчас, в условиях турбулентности не только российской, а гораздо более широкой, довольно трудно. Но здесь действует один простой принцип: если не можешь предсказать, что будет, разложи в разные кучки: в наличном/безналичном, в рубле, долларе, евро. Не думаю, что мы готовы хранить в юанях, поэтому предполагаю, что эти кучки должны быть традиционными. Хотя, если есть вкусовые пристрастия, то можно попробовать немного хранить в фунтах и юанях.

Уход западных компаний освободил место для российских?

Конечно, если какие-то поля в экономике освобождаются, кто-то может на них войти. Освобождаются они в двух вариантах: уходит иностранный инвестор, который здесь работал, либо когда не доходит импорт. И возникает задача это заменить. Но я бы сделал две оговорки. Во-первых, совершенно неочевидно, что эти ниши будут заняты нашими соотечественниками. Между прочим, есть турки, активно и давно работающие на российском поле, китайцы, которые не без удовольствия придут на эти условия, потому что можно получить много дисконта. 

Во-вторых, санкции для кого-то открыли возможность. Но давайте посмотрим на основную линию последствий: сколько мы проиграли? Причем расчет в деньгах не так важен. Надо считать в годах.

То, что произошло, отбросило нас, и нам предстоит добираться до тех показателей, которые уже были. Предполагаемое падение ВВП России к концу 2022 г. — 10%. Если учесть, что последние годы мы росли в среднем на 1% в год, то считайте, нас отбросило на 10 лет. Конечно, восстановительный рост бывает быстрее. Поэтому, может, не 10 лет. Но пока еще мы в процессе падения, никто еще не может гарантировать, что мы остановимся к концу 2022 г. и не будем падать в 23-м. Это многолетняя работа.

И я думаю, что удары еще не закончились: если санкции даже видимым образом затормозились: чем выше уровень санкций, тем больше косвенных последствий для тех, кто их вводит.

Поэтому мы и ощущаем разногласия между странами, протесты определенных политических групп на Западе против санкций. Надо смотреть не только на санкции. Боевые действия становятся многомесячными. Это означает, что начинается конкуренция экономического ресурса, военных бюджетов. Те $40 млрд американского ленд-лиза Украине — это большая часть от привычного нам военного бюджета России. Поэтому могут начаться конкурентные гонки бюджетов, которые тоже иногда стимулируют какую-то часть экономики, например, ОПК, но, с другой стороны, перекрывают возможности для иных отраслей, потому что наступает ситуация «Пушки вместо масла».

Что произошло в целом? Нарастают ущербы, мы не можем сказать, что шторм закончился. Нарастает объем работ, который нам предстоит сделать. Зачем нам восстанавливать валовый продукт страны? Ральные располагаемые доходы населения с 2014 г., крымского, скажем так, упали сначала на 10%, потом чуть удалось отыграть в 2021-м и сейчас они на 8,5% ниже, чем в 2013 г. Но они, скорее всего, упадут еще на 10% из-за инфляции. И нужно будет восстанавливать не общее хозяйство страны, а свою собственную привычную жизнь.

Еще об ущербах, гораздо более трудных: мы не сталкивались с технологическим кризисом. Посудите сами: «КАМАЗ» начинает производить машины по стандарту Евро-2, а «АвтоВАЗ» возвращается к стандарту «Евро 0». Это означает, что мы из-за отсутствия соответствующего оборудования, поставок прежде всего микропроцессоров, откатываемся назад. «Евро 0» — это 1988 г. «Евро-2» — где-то 2005 г. То есть по технологическому календарю нас отбросило, в каких-то отраслях может отбросить сильнее, чем по календарю, связанному с объемами ВВП. Поэтому впереди очень большие объемы работы.

Может ли Россия быть сильной страной с высоким уровнем жизни вне западного мира?

По нынешнему раскладу и положению — нет. Во-первых, серьезные технологии так или иначе глобальны. Это относится не только к нам. Мы в чем-то технологически отстали, хотя в чем-то, наоборот, вышли на фронтир. Например, в цифровых технологиях за последние годы.

Но и страны, которые считаются технологическими лидерами, на самом деле тоже зависимы от других. Тот же электронный стэк в Китае целиком не выстроен, а у США выстроен, но через цепочку стран. 

Можно ли за счет Востока это сделать? Пока нет, потому что западно-христианская цивилизация, с которой мы сейчас находимся в конфликте — фактически это межцивилизационная экономическая война — это 55% мирового ВВП, но 68% вложений в науку и исследования. А на Востоке вложения в R&D дают примерно 12-14% от мировых разработок. Пока это не очень большая доля и не очень надежная площадка для опоры.

Думаю, через 2-3 года экономика выйдет на равновесие, но, что называется, плохое. Правозащитница Людмила Алексеева любила повторять: «Все рано или поздно устроится более или менее плохо».

Вот это я могу обещать: через несколько лет все устроится более или менее плохо. Будет экономика сжавшаяся. Технологически снизившаяся, где-то на минус один уровень, на минус два, на минус три.

А в каких-то точках придется держать нынешний или фронтирный уровень, потому что это критически значимые технологии. Это не только военные технологии, в том числе и ядерные, но и энергетика, транспорт. В определенных точках придется иметь технологически продвинутые решения, либо путем своих разработок, либо путем официальных закупок, например, на восточных рынках, либо просто путем контрабанды.

Возникнет экономика плохого равновесия. Что это означает для человека? Качество жизни будет заметно хуже, чем в 2013 г. и хуже, чем в 2021 г. Выбор будет меньше, зарплаты по покупательской способности будут ниже. Отраслевая структура будет попроще. Работы на мировой рынок с широкими возможностями будет меньше. Мы увидим это года через три-пять.

Но на этом жизнь не заканчивается. Я бы поговорил о более далекой перспективе. За нашими ковидными переживаниями мы проспали повод для радости и торжества. За время ковида очень форсировалась цифровая трансформация, изменение в работе цифровых технологий продвижения. И тут оказалось, что Россия фактически вышла на фронтир. Оставим в стороне гиперзвуковое оружие, потому что военная мощь зависит не только от уровня технологических разработок, но и еще от наличного экономического ресурса, а он не так богат, как технические идеи тех, кто делал новые виды вооружений. А то, что с цифровыми технологиями, имеет прямую и серьезную экономику.

Самый яркий пример — Россия одна из трех стран мира, которые рождают цифровые экосистемы: США, Китай и Россия. В Европе не родилось ни одной цифровой экосистемы, именно поэтому она сейчас делает регулирование цифровиков как интервентов, иностранных компаний, прежде всего американских, которые входят на европейский рынок. А у нас их немного: «Яндекс», Сбер, и они сильно пострадали от санкций. Но подрастает ВК, может, МТС с какой-то комбинацией. Цифровые экосистемы — это великая вещь, это контуры грядущего мира. 

Наша задача сейчас, с одной стороны, преодолеть удар, как-то восстановить страну и найти возможность жить здесь и сейчас, но при этом надо зацепиться за горизонты. У нас высококачественный человеческий капитал, и в очередной раз это подтверждается тем, что когда его выплескивают из России, то выясняется, что он востребован. Поэтому у нас могут прорастать экономически значимые направления: то, что связано с цифровыми технологиями и прочими креативными индустриями. 

Сейчас землетрясение развело Запад и Россию, но не навсегда. Поэтому я довольно пессимистично, но не катастрофично оцениваю ближайшие годы для российской экономики. И я живу и работаю на послезавтрашний день, потому что на завтрашний работать тяжко и грустно.

Будущее — в людях, но не все так просто

Мне кажется, что у России есть три ресурса мирового значения, и это не нефть и газ. Россия самая большая по территории страна, и это пространственный ресурс, который можно использовать путем освоения, но это еще и способ общения: Запада и Востока, Севера и Юга, трансполярных сообщений. Военно-технический ресурс — мы наследники двух империй, Российской и СССР: есть военно-технические школы и разработки. Третий ресурс — человеческий капитал. Он у нас тоже был не вечно, это не то, что родит природа. С моей точки зрения, где-то со второй половины 19-го века стало ясно, что Россия в состоянии, создав современные образование и науку, рождать очень качественный человеческий капитал. У нас много талантливых перспективных людей, и мы их выплескивали за 150 с лишним лет много раз.

Они, как ни странно, все равно нарастают, несмотря на то что, на мой взгляд, страна много раз жила неправильно, проводила странные реформы и репрессии. 

Если людей спрашивать, причем от нынешних верхних правителей до внесистемной оппозиции, то все скажут, что будущее России в умных и талантливых людях. Но в реальной политике это очень сложная штука. Для того, чтобы удерживать людей, важен не уровень доходов. Об экономических успехах Китая последние десятилетия говорят чрезвычайно много. Китай пытается покупать мозги. У него это получается? Я бы сказал, нет. Экономисты недавно пришли к выводу, что решающий момент для высококачественного человеческого капитала — это автономия, возможность жить в таком мире, на который ты воздействуешь, через налог можешь влиять на свой муниципалитет. Ты влияешь на власть, а не только она на тебя. Если таких гнезд автономии в стране нет, то удерживать человеческий капитал невозможно. Разве что в научных тюрьмах, шарашках. Но хочу сообщить горькую новость для тех, кто, может, такой вариант обдумывает.

Анализ показывает, что научные тюрьмы в сталинское время, например, были эффективны только во время патриотического подъема, когда люди понимали, что они работают не на Сталина, а на выживание страны. Нет такого патриотического подъема — никакая научная тюрьма не будет работать. 

Сможет ли Европа без России?

Правильнее задать этот вопрос задать какому-нибудь европейскому экономисту. Правда, мы тоже Европа, в интеллектуальном классе — гораздо больше, чем кто-нибудь. Я небольшой сторонник Петра Великого, но, конечно, он преобразователь России. Главное его преобразование в том, что он убедил Россию, что она Европа, и убедил Европу, что она ее часть.

Европейская идентичность — это результат последних веков развития. Вся наша культура европейских корней. Кроме газа мы вообще-то еще Пушкина, Достоевского и Чехова продолжаем поставлять в европейскую культуру. Рахманинова, Скрябина, Прокофьева. Это все совместный продукт в том смысле, что мы европейская культура. Поэтому как экономист я бы сказал, что не надо считать только поставки товаров и услуг. Надо смотреть на реальные связи. Например, связи университетов: у МГУ десятки связей с германскими и другими университетами. Которые, конечно, существовали в нормальном виде до 24 февраля, а сейчас — скорее как личные переписки и взаимоотношения. 

Да, это нужно нам, но нужно и Европе. Каждый приличный университет считал для себя нормальным просить нас подписать соглашение о совместных стажировках, обмене программами, студентами, семинарами, заводили программу двух дипломов. Интеллектуально и эстетически, полагаю, Россия важна для Европы. Но и газ, конечно, тоже важен. Но газовую зависимость преодолеем, а интеллектуально-культурную связку — нет. Эти вещи, как и любые вещи в культуре, лежат на глубинных этажах.

Почему России будет необходима криптовалюта

Борьба вокруг криптовалют — не российское, а глобальное явление. Под грохот пушек мы забыли, что четвертая промышленная революция продолжается, цифровизация очень сильно меняет мир. И криптовалюта — это не что иное, как принципиально новый технический вариант частной эмиссии денег. Такое в истории случалось неоднократно. Все без исключения государственные денежные системы, которыми мы пользуемся, возникли из системы частных денег, банковских расписок. 

Криптовалюта будет предметом борьбы во всем мире. Чем тоталитарнее государство, тем сильнее оно будет запрещать: «Как же так? Это мы будем не контролировать своих граждан, если у них появятся анонимные кошельки?».

В России тоже хотели бы контролировать, но тут проблема. В условиях санкций, угрозы вторичных санкций, нам нужно будет заниматься, я бы сказал, сложной контрабандой. Нужно будет построить специальную отрасль, которая будет перенаправлять необходимые нам элементы через третьи страны, перегрузки с борта на борт, расчеты, которые нельзя было бы проконтролировать и всадить гарпун вторичных санкций. Криптовалюта в этом смысле нужна. Придется еще и налогово-таможенный контроль ослаблять.

Вообще российская экономика за ближайшие пару лет, на мой взгляд, выстроится по типу того, что было 100 лет назад: НЭП 2.0. Жесткая политическая власть, либерализация малого и среднего бизнеса, чтобы кто-то спас и накормил страну, и контроль над большим бизнесом с попыткой его планирования, развития уже с помощью цифровых методов. Но чего не было у НЭПа — большая отрасль, которая должна подсасывать нехватающий нам технологический импорт, элементы, без которых не будут работать заводы и летать самолеты. И это будет большая, сложная отрасль с криптовалютными инструментами.

Александр Аузан: «Не делайте налоги незаметными, сделайте их чрезвычайно видимыми»

Материал подготовлен на основе интервью Александра Аузана Илье Варламову